Луговский выпил и сел к крайней чашке, около которой уже сидело десять человек. Один, здоровенный молодой малый, с блестящими серыми глазами, с бледным, утомленным, безусым лицом, крошил говядину и клал во щи из серой капусты. Начали есть. Луговский, давно не пробовавший
горячей пищи, жадно набросился на серые щи.
По случаю шторма варки
горячей пищи не было. Да почти никто и не хотел есть. Старики-матросы, которых не укачало, ели холодную солонину и сухари, и в кают-компании подавали холодные блюда, и за столом сидело только пять человек: старший офицер, старик-штурман, первый лейтенант Поленов, артиллерист да мичман Лопатин, веселый и жизнерадостный, могучего здоровья, которого, к удивлению Степана Ильича, даже качка Немецкого моря не взяла.
Мужской пол по старому уставу должен жить особо, послужить старцу должен мужчина, — того ради ставила Евпраксия Михайловна на усадьбе особую келью, а потом искала человека, смотрел бы он за келейкой денно-нощно, был бы при ней неотходно, приносил бы старцам и перехожим богомольцам
горячую пищу; служил бы не из платы, а по доброму хотенью, плоть да волю свою умерщвлял бы, творил бы дело свое ради бога.
Неточные совпадения
Их вывели на свежий воздух и дали
горячих щей; сначала, увидев пар, они фыркали и выказывали суеверный страх, но потом обручнели и с такою зверскою жадностию набросились на
пищу, что тут же объелись и испустили дух.
После холода, сырости во время перехода, после грязи и неурядицы, которую они нашли здесь, после трудов, положенных на то, чтобы привести всё в порядок, после принятия
пищи и
горячего чая все были в самом приятном, радостном настроении.
Приличное содержание состоит в том, чтоб молодая собака не вешалась зря, чтоб ее не кормили мясом,
пищей горячительною или пахучею и никогда —
горячим кормом.
Матросы это увидали, остановили их и доложили капитану, а тот велел их обоих вниз запереть и дать им рому и вина и холодной
пищи, чтобы могли и пить и есть и свое пари выдержать, — а
горячего студингу с огнем им не подавать, потому что у них в нутре может спирт загореться.
Блаженствуя от мысли, что сопровождает барина, Антип Ильич в то же время страдал в смысле
пищи, ибо он уже около трех лет совершенно не ел мяса; но в Европе чем же ему оставалось питаться? Чаю не было, кофе он сам не пил,
горячие все были мясные, — значит, только рыбкой, когда ее подавали к столу, картофелем и пирожными с чем-нибудь сладеньким, да и те были ему не по вкусу, так как Антип Ильич был сластена великий, а варенья, подаваемые за табльдотом, были все какие-то кислые.
Ужинали в кухне, вместе со всеми рабочими, и
пища была обильна: сначала подавали окрошку из мяса, яиц, огурцов и луку с квасом, забелённую сметаной; два
горячих — лапшу да щи с мясом или похлёбку с бараниной и борщ; потом ели гречушную или просяную кашу, жирно политую коровьим маслом, а заедали всё это иногда простоквашей, иногда сычёными киселями.
Озверели вконец, полезли к монастырским стенам, а игумен их кипятком со стен варил,
горячею смолою обливал, из
пищалей палил и смертным боем бил.
Приготовлены были и
пищали, и ружья, и сабли, и камни, и
горячая смола.
Взять хоть скотину, лошадь, к примеру: у нас лошади, ежели приехал на ней, первым делом требуется
пища, а эту вот накорми
горячую — подохнет.
Теперь человек ест
пищу мягкую, очень
горячую и очень холодную; для такой
пищи нужны какие-то совершенно другие зубы, прежние для нее не годятся.
Цезарь спит и тихо, точно бредящая собака, взвизгивает во сне. Одна из его могучих желтых лап высунулась в ту щель внизу решетки, куда просовывают
пищу, и небрежно свесилась наружу. Голову он спрятал в другую лапу, согнутую в колене, и сверху видна только густая темная грива. Рядом с ним свернулась в клубок, точно спящая кошечка, его львица. Цезарь спит беспокойно и иногда вздрагивает. Дыхание клубами
горячего пара вылетает из его широких ноздрей.
Временами «великолепный князь Тавриды» по целым часам стоял на коленях, бил с рыданием головой в пол перед образами, в
горячей молитве, то в бешеной злобе катался по широким оттоманкам, изрыгая страшные ругательства и проклятия, а иногда по целым дням сидел, уставившись в одну точку, грызя ногти, не слыша и не видя ничего и никого, и не принимая
пищи.
В нашей тюрьме часы для употребления
пищи распределены так: утром мы получаем
горячую воду и хлеб, в двенадцать часов дня нам дают обедать, а в шесть вечера вместе с
горячей водой дают и ужин: что-нибудь простое, неприхотливое, но достаточно вкусное и здоровое. Правда,
пища в общем несколько однообразна, но это и к лучшему, так как, не останавливая внимания нашего на суетных попытках угодить желудку, тем самым освобождают дух наш для возвышенных занятий.